Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Он потерял пластинки, — сказал я.
- Ты не ответил на мой вопрос.
- Нюра, мы должны серьезно поговорить.
Это я произнес уже на площадке нашего этажа. Она взглянула на меня как-то быстро и тревожно.
- Хорошо. Ты будешь здесь? Я сейчас приду.
- Нет, я буду в комнате.
Наша комната была открыта. Алексей Иванович еще утром говорил, что придет поздно, и я удивился, когда увидел его в зале. Я зажег свет и посмотрел в шкаф. Пальто Алексея Ивановича не было. Возле стола стоял один стул. Остальные стулья унесли в красный уголок. Я выдвинул стул из-за стола, чтобы Нюра увидела, куда ей сесть, а сам сел на кровать. Посмотрел на часы. Без десяти десять. Через десять минут я должен был уйти. Во что бы то ни стало. Я представил себе, как поднимусь по лестнице, как позвоню. Ира откроет и спросит: «А почему так поздно?» Она будет в том самом черном платье... Стукнула дверь. Вошла Нюра. В руках у нее были настольные часы. Я не знал, что мне делать. Я не знал, как поступить. Видимо, что-то было на моем лице, потому что Нюра спросила:
- Тебе нехорошо?
- У меня болит зуб, — сказал я и взялся за щеку.
- Это тебе, — сказала Нюра. — Я хочу, чтобы ты был самым лучшим. Я желаю тебе, Сашенька, чтобы ты стал великим изобретателем, чтобы ты окончил школу, чтобы у тебя никогда не было никаких неприятностей и чтобы ты прожил много лет. Теперь я тебя поцелую.
Нюра поставила часы на стол и дотронулась губами до моего виска.
- У тебя очень болит?
Я смотрел на пол.
- Нюра, нам надо поговорить. Ты сядь, пожалуйста.
В эту минуту опять дверь открылась и вбежал Женька.
- А у тебя я их не оставил? — спросил он. — Кто же это мог взять? Такие мировые записи.
Он постоял, потом посмотрел на меня, на Нюру и ушел. Я не смотрел на Нюру. Она села, и я увидел ее ноги. Туфли были все те же: большие, на толстом каблуке, и каблук слоями. Я никогда не видел в магазинах таких туфель. Может быть, она купила их на толкучке. Она опять спросила:
- У тебя очень болит?
- Очень. И я хочу сказать, что... Ты не обидишься?
- Говори.
- Пусть я лучше скажу тебе все, но это будет честно. И, если честно, это лучше.
- Говори.
Все слова перепутались у меня в голове. Я хотел сказать, но не мог. Я ненавидел себя. Она сказала:
- Я знаю, ты хочешь сказать, что не любишь меня. Ты это хочешь сказать?
- Да. Но только не совсем...
Из коридора доносились голоса и музыка. Нюра встала.
- Я это знала, Саша, — сказала она. — Просто мне было очень трудно без тебя. Даже невозможно. Но я привыкну...
И вдруг она разрыдалась. Она плакала навзрыд. Мне стало не по себе. Я взял ее за плечи. Она повернулась ко мне, сложила руки, прижала их к подбородку. Но губы ее дрожали, она кусала их, глаза сужались и были полны слез, а слезы текли по щекам, и в глазах было что-то очень хорошее и светлое, и очень много слез.
- Я больше не буду надоедать тебе, Саша, — выговорила она и вышла из комнаты. Я остался стоять. Раньше я бы побежал за ней. Теперь я стоял посредине комнаты и чувствовал, что внутри у меня образовалась пустота. И точно меня избили или я долго болел. Было пять минут одиннадцатого. Надо было идти. Я достал пальто. Надел пальто и погасил свет. Но не успел выйти, как вошел Лешка. Он спросил:
- Ты куда?
Я взял с тумбочки первую попавшуюся книгу.
- Мне книжку отнести надо.
- Ты играешь в жмурки?
- Я ни во что не играю.
Лешка захлопнул дверь, и мы оказались в темноте. Свет падал только с улицы. Квадрат света лежал на стене, и на Лешкино лицо тоже падал свет. Мы стояли друг против друга, и я видел по его глазам, что он может меня ударить. Я переложил книгу в левую руку. Лешка сказал:
- Что ты сделал?
- А тебе что нужно?
- Что ты с ней сделал? Я встретил ее, она плачет.
- Что хотел, то и сделал.
Я смотрел ему прямо в глаза. Он вышел из полосы света. Но я все равно видел его глаза и видел его лицо. Он сказал:
- Ну вот что, ты кончай эти жмурки или...
- Я стою у тебя на дороге?
- Ты не стоишь, а болтаешься, как... в проруби.
- Отлично. У тебя все?
- Все.
- У меня тоже.
Машина ехала по мосту. В стеклах запутывался и свистел ветер. Рядом в темноте стучал и фыркал паровой копер. Он вбивал сван. Строили новый мост. Возле копра и над рекой раскачивались лампочки. Сколько я ни проезжал здесь, у меня всегда было такое впечатление, что мост строят только этот копер и еще двое рабочих.
Мы догнали троллейбус и тихо поехали за ним. Нам все время мешали другие «Победы», автобусы и троллейбусы. Я чувствовал себя гадко. Понимал, что сделал нехорошо. Но, в общем-то, все это было не так и важно. Важно было только то, что я ехал к Ире и скоро увижу ее. Я откинулся на спинку. Снежинки летели вверх и вниз.
На Невском нас то и дело останавливали автоматические светофоры. Когда мы свернули на улицу Рубинштейна, было уже половина одиннадцатого. Дверь открыла Ира. За ее спиной был яркий свет, она держалась одной рукой за замок и улыбалась, наклонив голову.
- Я знала, что ты придешь. И ты пришел, — сказала она.
Мне вдруг стало легко. Я понял, что не мог не прийти. Даже наш разговор с Лешкой как-то сразу стерся и стал очень далеким и совсем не страшным.
Ира пропустила меня вперед и сама сняла с меня шапку и шарф.
- Я открываю уже третий раз, — сказала она. — Первый раз пришел почтальон, а второй раз мне послышалось.
Я видел в зеркале ее глаза. Они были веселые и смеющиеся. Потом она погасила свет, и глаза пропали. Мне захотелось ее поцеловать. Она взяла меня за руку, и мы пошли.
- У нас гость, — сказала она перед дверью.
Я остановился. В темноте ее лицо было светлым пятном.
- Так, может быть, мы посидим здесь или на кухне? — спросил я.
Она тихо засмеялась и сжала мою руку.
В комнате был полумрак. Горела только лампа на длинной ножке. Она освещала угол справа, где был круглый стол. Стол был накрыт. Я увидел тетку, она сидела вполоборота, и с другой стороны стола - лицо мужчины, повернутое ко мне, внимательное и строгое. Я стоял, ничего не понимая. Я знал этого человека. Видел его у нас на «солдатском вечере». Это был Федя. Тот самый Федя, который рассказывал про чужие окопы.
Лицо у тетки сияло.
- Саша, это вы? — спросила она.
Я не знал, что на это ответить.
- Познакомьтесь, Федор Иванович, — сказала тетка, улыбаясь еще радостней. — Это Ирин друг и энтузиаст токарного дела.
Я стоял посредине комнаты и чувствовал себя как на выставке. Мне казалось, что тетка улыбается как-то по-особенному и она словно похудела и стала тоньше, и в своем черном свитере и в этой позе, чуть подавшись вперед и с поднятой головой, очень похожа на конькобежца, идущего по крутому виражу.
Федя смотрел на меня, прищурив глаза.
- Кажется, мы уже знакомы, — наконец проговорил он. — Если не ошибаюсь, у Алексея Ивановича...
Я кивнул головой. Федя встал и подошел ко мне с протянутой рукой. На нем был тот же темный костюм и та же белая рубашка, и галстук тоже был белый. Я заметил, что с колен у него упала салфетка. Он взял меня за плечо и другой рукой придвинул стул.
- А мы устроимся на тумбочке, — весело сказала Ира, — и тоже будем пить кофе.
Тетка засмеялась.
- Но почему же на тумбочке? — спросил Федя.
Он говорил и смотрел на меня. Теперь он не казался мне таким важным, как у нас на вечере.
- Можно и на тумбочке, — сказал я и сел на диван. — Даже лучше.
Тетка опять засмеялась. Она смотрела на Федю. Ира тоже смотрела на Федю. Федя развел руками и улыбнулся:
- Ну, если лучше...
Ира сняла с тумбочки телефон и поставила его на подоконник.
- Я сейчас, — сказала она. Взяла кофейник и вышла из комнаты. Мне хотелось уйти вместе с ней. Но, наверное, это было неудобно. Я смотрел на дверь и ждал. Иры не было очень долго.
Тетка что-то говорила Феде, сгибаясь над столом. Я чувствовал себя как-то неловко. В комнате было темно, и освещенный угол был точно сцена, на которой шло представление, а я был зрителем. Но я попал сюда незаконно, и меня могли заметить. И тетка не случайно говорила так громко и смеялась так громко. А Федя не пил кофе, а только прикладывал чашку к губам, точно эта чашка была бездонная. Я сидел и чувствовал себя посторонним. И я снова вспомнил о Лешке. Опять получилось так, что я виноват и мне надо будет оправдываться. Я решил, что лучше об этом не думать. Тетка и Федя забыли обо мне. Под ремнем, под брюками, у меня была книга. Я сунул ее туда по дороге, и теперь она мне мешала. Я не мог согнуться. Я расстегнул пиджак и потихоньку начал тащить книгу.
- Может, вам нужен свет? — раздался вдруг голос тетки. — Вы, Саша, не стесняйтесь.
Я отдернул руку и посмотрел в окно.
- Нет, ничего, спасибо, — сказал я.
Тетка отвернулась. Я подождал немного и снова начал тащить книгу. Книга не поддавалась. Краем глаза я видел теткину спину. Тетка говорила:
- Лыжи, охота - и это все? А что еще? Расскажите еще!
Я посмотрел на Федю. Он поставил чашку и улыбнулся.